Воронежский Институт Психологии

Вряд ли; дело в том, что Пушкин отнюдь не был ретивым служакой. В 1817 г. он был выпущен из Лицея в чине X класса и поступил коллежским секретарем в архив Иностранной коллегии с жалованьем 700 рублей в год. В 1820 г. Пушкин был выслан в Кишинев, где жил до 1824 г., получая жалованье, но никакой службы не исполняя; впрочем, не утруждал он себя служебной рутиной и ранее – в письме А.И. Казначееву поэт писал: «Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. <...> Правительству угодно вознаградить некоторым образом мои утраты: я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если могу быть властен в моем времени и занятиях. <...> Чувствуя свою совершенную неспособность, я уже отказался от всех выгод службы и от всякой надежды на дальнейшие успехи в оной». Таким образом, за семь лет номинальной службы, во время которой коллежский секретарь Пушкин пальца о палец не ударил, он получил от государства 4900 руб.: сумма, конечно, небольшая, однако следует вспомнить, что рабочий, трудившийся по 70 часов в неделю, зарабатывал 80 рублей в год, тогда как лишь числившийся чиновником поэт за свое ничегонеделание получал в 8-9 раз больше. Когда граф Воронцов, в чьем распоряжении находился ссыльный Пушкин, в 1824 г. все же напомнил ему о служебных обязанностях («Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое»), тот просто подал в отставку, оставшись все тем же коллежским секретарем.

Однако, женившись в 1831 г., Пушкин решил несколько остепениться. Император Николай Павлович, вернувший его из ссылки в Михайловском, с 1826 г. стал личным цензором поэта (правда, на деле цензурирование шло через III Отделение), и Пушкин в надежде на дальнейшую царскую благосклонность пишет письмо на имя Бенкендорфа. Это письмо-заявление начинается с жалобы на то, что поэта обошли чинами: «Осыпанному уже благодеяниями Его Величества, мне давно было тягостно мое бездействие. Мой настоящий чин (тот самый, с которым я был выпущен из Лицея), к несчастью, представлял препятствие на поприще службы. Я считался в Иностранной коллегии от 1817-го до 1824-го года – мне следовало за выслугу лет еще два чина, т.е. Титулярного (советника) и Коллежского Асессора, но бывшие мои начальники забывали о моем представлении. Не знаю, можно ли мне будет получить то, что мне следовало». Пушкин высказывает желание служить, но эта служба должна быть весьма специфической – либо редактором правительственного вестника, либо историографом: «Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III». Намек был понят и император тут же утвердил заявление, дав возможность Пушкину чуть ли не в тот же день написать П.А. Плетневу: «Царь взял меня в службу, но не в канцелярскую, или придворную, или военную – нет, он дал мне жалованья, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли?». Разумеется, это было очень мило – получить очередную синекуру: Пушкина снова причислили к Иностранной коллегии, дали ему чин титулярного советника и жалованье 5000 рублей (два с половиной профессорских оклада по уставу 1804 г., или один профессорский оклад по уставу 1835 г., равный жалованью академика), при этом, не возлагая никаких определенных служебных обязанностей.

Дело этим не ограничилось, и в 1833 г. Пушкину было пожаловано придворное звание камер-юнкера. Реакция его была смешанной: с одной стороны, в дневниковых записях поэт негодует на столь низкое звание и делает заявления типа: «Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, молокососами 18-летними», действительно манкирует своими придворными обязанностями, состоящими лишь в том, чтобы в определенные дни являться во дворец, у него вечно какие-то проблемы то с мундиром, то с шляпой, то с пуговицами и т.п. С другой стороны, Пушкин понимает, как пишет он в письме к П.В. Нащокину, «что, конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моем чине, а не о моих летах и верно не думал меня кольнуть». Звание камер-юнкера (до 1809 г. это был придворный чин V класса) делало его обладателя придворным кавалером; давалось оно, как правило, лицам определенных чинов, что в 1836 г. было зафиксировано специальным указом, устанавливавшим, что это звание могут получить гражданские чиновники IX–VI классов, а звание камергера – чиновники V–III классов. Так как Пушкин имел лишь чин титулярного советника (IX класс), император никоим образом не мог произвести его в камергеры; да и камер-юнкерское звание само по себе было неплохим приобретением, так как давало доступ к лицам императорской фамилии, поэтому поэт вряд ли испытывал негативные эмоции, когда подписывался в официальных бумагах: «Двора Е.И.В. камер-юнкер и Титулярный Советник Александр Пушкин».

Таким образом, Пушкин стал придворным сочинителем и историографом; он по долгу службы является на придворные балы и приемы, беседует с императором, с императрицей, прогуливается под ручку с великим князем, дает читать книжки великой княгине, встречается с членами императорской фамилии на дружеских посиделках в Зимнем дворце у фрейлины А.О. Смирновой-Россет и т.д. Все это, конечно, великая честь, но одной честью дело не ограничивается – придворный сочинитель получает возможность кредитоваться из государевой казны. Написав «Историю Пугачевского бунта», в 1834 г. Пушкин получает из государственного казначейства беспроцентную ссуду в размере 20 тыс. руб. на публикацию этого труда, с обязательством погасить долг равными частями в течение двух лет (в дневнике по этому поводу появляется запись: «Царь дал мне взаймы 20 000 на напечатание “Пугачева”. Спасибо»). Однако выплачивать долг поэт не спешил: взяв на себя заботы по отцовскому имению, Пушкин запросил отпуск на несколько лет, вместо чего ему было предложено выйти в отставку. Государь вник в обстоятельства дела и, как пишет Пушкин, «весьма милостиво изволил сказать, что он не хочет отрывать меня от моих исторических трудов и приказал выдать мне 10 000 р. как вспоможение».